Поэтому
Воланда и его демонов нельзя назвать не только просто людьми, но еще и
мужчинами. Они – духи. Мужчиной, таким образом, может быть только человек, и ему нужно такое наименование, потому что в его мире существует женщина.
Вот мы разложили границу между духами и людьми на несколько основных сторон подобно тому, как с помощью призмы свет раскладывается на множество цветов. Все перечисленные нами детали, таким образом, – это одна и та же граница, рассматриваемая нами с разных сторон. И интереснее всего здесь именно то, что на вопрос: «почему?» при перечислении любого из пунктов можно давать один и тот же очень простой и предельно ясный ответ: потому что они не люди. И этим же опять все будет сказано. Только не люди могут осатанеть, только не люди могут быть постоянно предметом веры, только не люди могут вызывать к себе равное отношение, только не люди могут при имеющейся индивидуальности быть одинаковыми, только не люди могут быть постоянны и не подвергаться изменениям и только для не людей не может существовать полового деления.
Но что же тогда все-таки существует в виде интересующей нас границы? Что, наконец, делает нас людьми, а ангелов и бесов – духами? Если со стороны духов – это потенция к демонизации или возможность осатанения, которая и не дает духам стать принадлежностью нашего мира, то со стороны человека, с нашей стороны, чем же является эта граница и как ее нужно назвать? И понять это уже еще проще, чем до перечисления названных нами шести основных ее сторон. Когда мы смотрим на Воланда и его демонов на фоне человека, мы четко и ясно видим, что этой границей между потусторонним и человеческим мирами служит не что иное, как сама любовь. Воланд, Азазелло, Коровьев и Бегемот очевидным образом составляют одну единую силу в четырех лицах, одно единое целое. Все четверо действуют как один единый дух, но при этом их нельзя назвать ни друзьями, ни товарищами, ни приятелями, ни братьями и ни родственниками. То, что объединяет всех четырех духов романа, нельзя назвать любовью или дружбой, или приятельскими отношениями по той же самой точно причине, по какой мы не можем называть их людьми. И поэтому человек носит свое имя за любовь, а не за что-либо другое, и начинается именно с нее, а не с чего-либо иного.
Как видно, сравнение человека с дьяволом, произведенное нами с помощью романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», показало нам, что границей между всеми нами и духами должно быть и может быть только то, что дает ведение демонизации или потенцию к ней со стороны духов или всего духовного, то есть потустороннего мира. Осатанение – это критерий, по которому мы искали и определяли эту границу, а ничто, кроме любви, не освобождает и не может освободить человека от возможности осатанеть или стать демоном. Если Берлиоз, будучи человеком, начал бы подобно Азазелло не знать опьянения от конька, то, очевидно, он бы не стал от этого духом, перестав принадлежать к нашему, человеческому миру. Если же бы Берлиоз перестал ведать любовь или, что то же, человечность, то он бы смог наконец стать, если бы захотел, членом свиты Воланда – таким же, как Азазелло, Бегемот и Коровьев, словом, демоном. Границей между человеком и духами должно быть не что-то внешнее, вроде вечной трезвости, а что-то такое, что имеется в самом существе людей и с чего каждый из них начинается. Эта граница едва уловима, но ее все-таки возможно обнаружить, что мы и осуществили.
Но если ангелы и демоны не ведают любви и ничего ей подобного, вроде дружбы или родственных связей и отношений, если любовь равна человечности и является принадлежностью только нашего мира, то тогда получается, что духи именуют Бога и Творца обоих миров – их и нашего – не Любовью, а каким-то другим именем. Бог и для них, несомненно, является Троицей, существуя в трех Лицах: Отцом, Сыном и Духом Святым, но в силу того, что их назначение отличается от нашего (так как назначение любого существа определяется по его природе), они называют Бога как-то иначе, именуют Творца как-то по-другому. И если бы мы могли узнать, Кто для них есть Бог, то тогда, надо полагать, мы бы уже знали, для чего они существуют, в чем смысл их бытия, кто они такие и какова цель их вечного существования. Как ангелы и демоны именуют Бога, Кем для духов является Бог, для того те вечно существуют и за то они называются нами духами. Но пока мы этого не знаем и не можем знать, так как для этого, очевидно, нужно опять откровение свыше.
Благодаря роману Михаила Булгакова мы выяснили, что общего у всех без какого бы то ни было исключения людей. Любовь есть сила, которая правит в видимом мире и является основополагающим законом для всего существующего. С наибольшей яркостью и интенсивностью она проявляет себя в человеке, становясь в нем любовью как таковой, любовью в собственном смысле этого слова. Здесь она показывает всю свою силу, имеет наибольшую красоту и более всякой другой любви уходит в самое важное и главное для нее самой – в вечность. Там же, где нет никакой любви, мы переступаем тот порог, за которым находится потусторонний мир – мир духов – мир ангелов и демонов – мир сил света и сил тьмы. Для Воланда, Коровьева, Азазелло и Бегемота, например, не стоит вопрос, если на свете настоящая, верная и вечная любовь. Для них не существует вся проблематика мира «Мастера и Маргариты», обусловленная взаимным сосуществованием и неизбежным пересечением его героев. Так, пес Банга разделил судьбу своего хозяина. Но и мы все как люди в той или иной мере и степени разделяем вместе с псом участь Пилата, так как он человек, к которому мы не можем быть полностью равнодушны. А Воланд, не ведая любви и ее боли, не может быть соучастником вечности прокуратора. Воланд и его присные не носцентричны нам и нашему миру, они носцентричны лишь друг другу и остальным имеющимся в мире духам. Именно поэтому даже в нашем тексте слово «мы» в любом падеже ни разу не включало в себя кого-либо из ангельского мира, а в нем подразумевались только мы. Мы – люди, а они – духи. Но кто такие духи? Кто ж они такие? Даже ответ на вопрос, кто такие и мы сами, оставил этот вопрос по-прежнему открытым.
Но нас
